№1 от 02.04.2015 г.

Поколение детей войны – это наши бабушки и дедушки, а у кого-то это даже прабабушки и прадедушки. Хотя детям не приходилось воевать самим, во время Великой Отечественной войны им пришлось трудно. Их лучшие детские годы пришлись на времена горя и лишений. Разрушенные дома и звуки выстрелов – таким запомнилось детство тем, кто рос на оккупированной фашистами территории. А тем, кто жил в тылу, запомнились воздушная тревога, письма и «похоронки» с фронта. Многие дети тогда потеряли своих родителей и других близких людей на войне. Сейчас дети войны уже стали пожилыми людьми, у них можно узнать много полезного о том, как преодолевать трудности и радоваться малому.

Своими воспоминаниями о годах Великой Отечественной войны с нами поделились участницы фольклорного ансамбля «Надежда» села Яркое Поле.

Бусы не получились

Удовик Татьяна Петровна, 1932 года рождения (на фото третья слева), живет в селе Яркое Поле с 1938 года, до этого с семьей жила на Брянщине. Ее отца, Самохина Петра Денисовича, 1894 года рождения, забрали в армию, он принимал участие в освобождении Сталинграда, а из Козельска его отправили на Орел. Он погиб на Орловско-Курской дуге 8 августа 1943 года. Далее рассказ от первого лица.
 Я с 8-ми лет в школу пошла, потому что ноябрьская, а когда война началась, пятый класс закончила. Папу забрали в армию, мама оставалась здесь, с нами.
Помню, я, сестра старшая и племянница стояли в коридоре, а немец на столе сидел и ел конфеты шоколадные. Я говорю: «Вот культура немецкая», а он в коридор вышел, подошел и надо мной кинжал держит, я как закричу! А мама бежит со всех ног, он ее увидел, кинжал свернул и в сапог положил.
Немцы у нас на постое были, за домом еще их орудия были, а впереди их лошади стояли.
Как-то ночью, когда зажигательные бомбы на колхозный двор бросили, кто смог, побежали тушить, старики остались с детьми. Так мы за ночь, 4 семьи, семечек сщелкали мешок, так переживали. Дедушка наш решил спрятаться в лесополосе, а у нас на огороде был выкопан окоп на полтора метра, он был закрыт подсолнечными палками и чуть-чуть прикрыт, чтобы его не видно было. Потом дед рассказывал: «Я только под один куст, а надо мной фонарь (самолет с фонарем) светит, я под другой куст, а он опять надо мной!» Он тогда быстро домой, в окоп, а мы уже там сидели. И только он в окоп залез – падает бомба! Как полетели здоровые комья земли на нашу крышу, а Вера как закричала: «Ой, мамочка!», как схватила за горло маму, чуть не задушила (смеется). Когда все прошло, вылезли мы из окопа, пошли на свою «могилу» смотреть. Пришли: воронка большая, до воды достала.
Они, немцы, нас не обижали, даже один говорил, что лучше бы Сталин и Гитлер подрались между собой, кто победит, тому и власть, а то у него самого трое детей. 
Партизаны были, они похоронены там, где сейчас памятник Скорбящей матери. Там был Шота, Арсен… в общем, связист был, доктор и сержант, не помню уже имена. Они жили у наших соседей через три дома, должны были связаться с партизанами, но одного из этих ребят выдали. За ними пришли и расстреляли. Еще Зимин был партизаном, Комягин.
Когда немцы в Новопокровке были, наши перерезали провода их связи: Катя Калинина и наша Вера резали провода, а мы с Надей стояли на шухере. Мы тогда еще прятали наших ребят, пленных, Гришу и Петю. Они пришли, а мы на печке режем эти провода, они ж красивые такие были: зелененькие, синенькие, красненькие, бусы хотели сделать. А они давай на нас кричать: «Что ж вы наделали?! Быстро собирайте в мешок и куда-нибудь отнесите, спрячьте! Уже вот-вот будет облава, проверяют везде, партизан ищут». Так Вера с Катей быстро все это в мешок собрали и унесли куда-то, спрятали. Бусы не получились.
При нас расстрелов не было, а в Бузулаке женщину повесили на глазах у ее матери, она была с партизанами связана. У нас еще девчонки были: Черникова Аня и Зимина Аня, они тоже или провода резали, или что-то делали, не помню, но их немцы как забрали, так все и с концами, расстреляли.
Заставляли нас садить кукурузу за селом. Мы ее воровали – кушать же надо было что-то. Конечно, наказывали за это. Ров выкопали на колхозном дворе, пойманных партизан расстреляли и в этом рве закопали. Сказали, если остальных партизан не поймают, все село в этот ров пойдет.
В воскресенье они назначили село расстрелять, но побоялись, что все-таки Пасха была. А ночью пошли танки наши в наступление! 
Мы увидели – едет «Виллис» (наш «Бобик») и поросенок внутри, хороший, добротный. Оказалось, это наш Москевич ехал и поросенка домой вез! 
До этого был туман сильный, а мама вышла и говорит: «Дети, что-то тарахтит. Наверное, немцы газ пустили, давайте окна закрывать!» Налили в корыто воды, одеяла мочим, закрываем окна, двери. А дедушка на полу спал около икон, и наступили ему на ногу, а он как подхватился, а мама говорит: 
– Газ немцы пустили!
– А что ж вы не сказали?!
И он свой тулуп в воде намочил и укрылся с головой. У нас еще из Керчи сваха была и из Москвы мамина сестра, они на кровати около печки лежали, одна красным платком накрылась, а вторая, наша московская, не закрылась. А мы хохотали, мол, одна спасется, а другая нет. А когда утро пришло, мама пошла к сестре, она по соседству жила, говорит: 
– Вы живы?
– Живы.
– А мы всю ночь спасались от газа!
Оказывается, был сильный туман, немцы отступали, тарахтели, а мы спасались! (Смеется.)
А как мы праздновали освобождение! Как раз дождик моросил, мы собрались в саду, где пивной завод был, там был праздник. Машин столько было – со всего района съехались.
Много полицаев у нас было. И Комягин, дядя Володя, был, но он ничего плохого не делал, он помогал людям. 
Был Кива полицейским, старостой был Афанасьев, дяди Коли отец, а дядя Коля в армии служил. А когда ходил этот Афанасьев по селу, собирал коров для немцев, мама ему говорила:
– У меня в армии три человека: и муж, и его брат, и сын. И у тебя сын в Красной Армии!
– А кому они служат? – говорил он. А его жена снимала сапоги, шапки со звездочкой, а потом продавала. А потом еще смелости хватило просить взять на поруки ее мужа, чтоб в тюрьму не посадили, а мама моя не подписала, что заслужил, то и пусть получает. Они отсюда уехали от стыда.
Когда немцев прогнали, работали, посевную делали. С Кировских  амбаров приносили вручную зерно.
У соседей в доме жил немец, он был поваром. У них печки не было и он приходил к нам  печь хлеб. Оставлял и нам булку хлеба. Говорил, что у него тоже дети есть.

Бабы его стащили с лошади и как отлупили!

Сельпухова Людмила Борисовна (на фото первая слева) живет в Крыму с 1958 года, до этого с семьей жила на Кубани. Ее отец, Поддубный Борис Гаврилович, прошел три войны: гражданскую, японскую, Отечественную. Он умер в 1954 году. 
У нас немцы во время войны тоже на постое были. Рядом был двор колхозный, полно быков было, они их стреляли, полное корыто приносили мяса, а маму заставляли готовить. Они боялись, чтоб их не отравили и сначала говорили, чтоб мама нам, детям, давала попробовать. А она накладывала нам мяса побольше.
Был офицер один, неплохой, он дал нам целый чемодан конфет.
У нас ни коров не тронули, ни бычка, а у соседки нашей дом большой был, они там сорвали полы, яму выкопали и костер разожгли. Раздевались наголо и трусили форму, подштанники, отбивая вшей. А у хозяйки девчата такие красивые были, здоровые, так тот офицер говорил, чтобы она их сажей измазала и в тряпье одела или где-нибудь спрятала. Но, кажется, самую старшую они изнасиловали, она этого не пережила, повесилась.
Наш отец прислал маме статью из газеты, что где-то они отличились, а мама ее сохранила, а когда немцы зашли и этот офицер увидел, сказал убрать, чтоб другие не увидели.
А рядом с нами Восточная станица была, там они уже натворили дел: всех убивали, а детей насаживали на штыки.
Когда на кукурузу ходили, мамина сестра спрятала один кочан в карман, чтоб потом детей покормить, так полицай гнался за ней до самого дома! Но тут бабы его окружили, стащили с лошади и как отлупили! Сказали: «Если еще раз погонишься, мы тебя тогда в кукурузе убьем! Ты же свой, дурак, что ж ты делаешь?! Дети ведь сидят голодные!» Он, правда, никого не выдал, сильно ему дали. Мама говорила, что все боялась, что придут или ночью, или днем и утащат ее, а нас-то пятеро детей!
Когда немцы уходили, он дал маме письмо с фотографией своей жены и детей, сказал, если его убьют, переслать письмо его семье. В километрах десяти их, немцев, всех перебили. А потом всех женщин послали собирать эти трупы, и мама увидела среди них этого офицера. Письмо хранила долго, а потом уже в городе в военкомат передала его, сняла с себя этот груз.

Какой же это немец, это твой папа!

Мама Цыганковой Зинаиды Анатольевны Любовь Ивановна была партизаном в Брянском лесу. Ее отец, Анатолий Гаврилович, был на фронте, дошел до Берлина, есть награды, ордена. (Зинаида Анатольевна на фото вторая слева.)
Мама рассказывала, что повадился к ней домой немец ходить, а она тогда только встречалась с папой моим, а он в армии был, прислал фотографию с фронта, а тот фашист прицепился к ней, мол, кто такой, и каждый день ходил. А отец тогда написал ей, чтоб она шла в лес, так она собралась ночью и ушла. И вот сколько была война, она была с партизанами. А сестру в 13 лет в Германию угнали. Маму ранили, ей прострелили сразу обе ноги, не немцы, а полицаи. Забрали в плен. Когда ее раны начали заживать, ее тоже стали гонять на буряк. 
Она с подружкой подговорили полицая. Он их как бы на буряк повел, а на самом деле до самого леса дошли, а потом он же с ними и удрал. Пришли к партизанам, но те всеравно его расстреляли, ведь, получается, он сначала своих предал, потом немцев, и что от него потом ожидать?
У нас по соседству тоже жил полицай, сколько он жил, столько его полицаем и дразнили. 
Мою тетю тоже угнали в Германию, она там работала служанкой в доме. А дядя Витя, солдат Красной Армии, женился на ней (так сказать, фиктивный брак), чтобы вывезти из Германии, потому что по-другому оттуда никак уехать нельзя было, а потом они так и жили, не развелись (смеется).
Мама потолок мазала, а я закричу: «Мама, немец пришел!», а она с лестницы слезает и говорит: «Какой же это немец, это твой папа!». Он пришел с войны усатый, я дня два не подходила к нему! (Смеется.)

В заключение хочу напомнить строки из поэмы Твардовсого: «Прошла война, прошла страда, но боль взывает к людям: давайте, люди, никогда об этом не забудем»…

Записала Анастасия Бакулина.

Испытания судьбы

Абсеттаров Музафар родился в 1930 году в селе Ортай Кировского района. В настоящее время этого села уже нет, оно находилось примерно в 3 км к северу от села Партизаны.
Семья была бедной, они едва сводила концы с концами. Родного отца Музафар-ага не помнит, отчим работал в колхозе, а мама была домохозяйкой. В семье было девять детей, из них семь мальчиков и две девочки. Музафар был самым младшим ребёнком в семье. О своём нелёгком детстве рассказывает неохотно, вздыхая, опустив голову.
Музафару-ага было 11 лет, когда началась война. Отчим с братьями отправились на фронт, и все заботы о маме и сёстрах легли на плечи юноши. «Худо-бедно как-то выживали, – продолжает Музафар. – Мы с сёстрами ходили собирать овощи с неубранных полей, этим и питались».
Жизнь в объятиях страха стала привычной для Музафара. В 1944 г. семью Абсеттаровых выслали на Урал, а спустя два года отправили в Узбекистан. На этом испытания судьбой не закончились. 
В Средней Азии семью Музафара поселили в разрушенном бараке и установили комендантский час. «Еды не хватало, часто голодали. Иногда помогали местные жители, кто хлеба принесет, кто – картошки». После отмены комендантского часа жизнь стала приобретать более яркие краски. Но жажда выжить и вернуться на Родину никогда не покидала Музафара.
В 1990 году Музафар возвращается в Крым. Поселившись в вагончике, строит дом в селе Синицыно, но каждый раз, проезжая родные места, он, затаив дыхание, будет молчать. И только поле и степной ветер будут напевать грустные воспоминания о тех страшных днях. 

Диляра Калю, с. Синицыно.