№5 от 05.02.2015 г.

Успел билет купить на «скорый».
Ко мне в купе заходит гражданин,
Седой уже, но видно, что не старый.
Я познакомился, конечно, с ним.

За чашкой чая с ним разговорились.
И он судьбу свою поведал мне,
Как волосы его посеребрились
За первые три дня, прошедших на войне:

«Меня весной призвали в сорок третьем,
Шинель большую дали, сапоги, 
И вот уже я на переднем,
А мне казалось – на краю земли. 

В траншеях грязь, воронками изрыта,
Земля вокруг изранена была,
Густым туманом и росой покрыта
Трава зеленая, а в воздухе весна…

Стояла рядом с нами деревушка,
Домов с десяток, может, полтора,
И вся в цвету, а крайняя избушка 
Была в саду, лишь крыша чуть видна.

Я в первый миг природой любовался,
Казалось мне, что не было войны,
Как будто я в раю один остался,
Вдыхая запах прелести весны…

Но вот рванулись первые снаряды,
Послышалась команда: «Всем в ружье»,
И только слышу эхо кононады,
И немцы шли шеренгами еще».

Он закурил, окно приоткрывая,
Видать, былое трудно вспоминать,
А я ему, сказать, еще не зная,
В стаканы чая начал разливать…

«В тот первый день отбили три атаки,
Казалось, немцам не было конца,
Все лезли пьяные и злые, как собаки.
Мы не жалели порох и свинца.

Со всех стволов их дружно поливали,
Нельзя их было близко подпускать.
Наверно, немцы к вечеру устали
И перестали нас атаковать.

Уселись мы на ужин своей ротой.
Устал, казалось, свалишься без ног.
И слышу голос строгий, но с заботой.
Так говорить лишь замполит с бойцами мог.

Спросил, как письма, все ли написали,
Кого под хохот в шутку пожурил.
Я наблюдал за ним, а ведь ему едва ли 
Лет двадцать было, кто-то говорил,

Недавно он училище закончил,
В погонах лейтенанта уже был.
Не то в Батуми, может быть из Сочи
Он до войны с семьею где-то жил.

Понравился от мне своею хваткой,
Своим умением с народом говорить.
Не прятался в армейскую палатку,
С бойцами в штыковую мог ходить»…

Солдат притих, в купе прохладно стало.
Последней спичкой пытался прикурить.
Достали простыни, раскрыли одеяла
И лишь тогда он начал говорить.

«На третий день фашисты озверели,
Казалось, бог войны им помогал,
А с неба «Юнкерсы» и «Фоккеры» летели,
И вой снарядов землю сотрясал.

Земля уже дрожала и стонала,
От взрывов бомб смешалось все во мгле
И, если ад придумать, будет мало,
Я этот ад увидел на земле.

Кругом горело все, деревня полыхала.
Тяжелый воздух, нечем мне дышать,
Казалось, и душа моя дрожала,
И вдруг все стихло, стало умолкать.

Потом пошли в атаку танки,
Их было сотни, словно саранча,
Они ползли и, окружая фланги,
Все сокрушали на пути гурча.

Один прорвался, шел на нас в окопы,
Я видел уже черные кресты.
Снарядом первым уничтожил дзоты.
И я остался с ним один на ты,

В руке граната, ноги, как деревья, 
Казалось, в землю полностью вросли.
И я почувствовал в это же мгновенье,
Что смерть мою на танке принесли. 

Не слышал я ни крика лейтенанта, 
Ни крик бойцов, что были чуть вдали,
Увидел, как огнем остановило танка
И черный дым валил из-под земли.

А рядом с танком тело лейтенанта,
Лежал он на пригорке весь в крови,
Бойцы бегут и с ними санитарка.
В окопе чуть живого принесли…

В тот день мы тоже устояли,
Но много наших полегло бойцов.
А утром ямы в том саду копали
Похоронить и юных, и отцов…

В саду цветы чуть ветерок колышет,
На ветвях листья мирно шелестят,
И дом пустой с горевшей крышей,
А рядом двое обездоленных ребят…

Как жизнь казалась мне не справедливой,
Это меня должны похоронить,
А он лежит молоденький, как дева,
Закрыл глаза, с улыбкой будто спит.

Я должен был тогда кидать гранату, 
Я должен был тогда идти на танк,
Но видно было сразу лейтенанту,
Что струсил я, а может быть обмяк,

И он ценою своей жизни
Меня в тот миг от смерти спас,
И в этом грохоте и свисте
Погиб за Родину, за нас!».

Солдат умолк, стоял слезу втирая,
И стук коня со стуком сердца совпадал,
Последний бой, наверно, вспоминая,
Когда седым мальчишкой уже стал…

1985 год.
П.В. Черняев, с. Абрикосовка.